Наследники последнего хана Сибири
Зауральское степное пограничье в XVII веке
В январе 1599 года Москва принимала почетных пленников. Сюда прибыли восемь жен последнего сибирского правителя, пятеро его сыновей, восемь дочерей, две снохи с детьми, несколько мурз из окружения Кучума и прислуга — всего более 40 человек. Несколько десятков дворян в казенных собольих шубах, выдаваемых почетному эскорту на время встречи, сопровождали прогрессию до Кремля, где находился Посольский приказ. Оттуда сибирских пленников развезли по разным русским городам. Кучумовичи жили в сносных, но стесненных условиях, под надзором. Некоторым из них жаловались поместья, они принимали православную веру. Другим адаптация к оседлой жизни и социальной роли «холопа великого государя» давалась тяжело. Время от времени «полку» пленных Кучумовичей прибывало.
Разные источники называют имена по крайней мере 14-15 сыновей Кучума. Еще до разгрома 1598 года в русском плену оказался царевич Абулхаир. Годом раньше он и лучший военачальник Кучума Маметкул, захваченный в свое время казаками Ермака, направили «сибирскому царю» без царства письмо, в котором уверяли хана, что довольны своей судьбой, неся службу в Москве и получив в уделы города и волости. Так ли это было на самом деле — трудно сказать. Необходимо учитывать дипломатический характер послания и настойчивое желание Москвы заполучить Кучума в свои руки.
После безвестной гибели Кучума не то в ногайских, не то в калмыцких кочевьях оставшиеся на воле его сыновья не ушли от южных границ Западной Сибири. Старшим среди них был Алей, тот самый, который в 1581 или 1582 году (в зависимости от разных датировок начала похода Ермака) разорял приуральские вотчины Строгановых, в то время как отряд Ермака одерживал победы над ослабленным войском Кучума. Русским воеводам сибирских городов предписывалось внимательно следить за действиями Кучумовичей. В 1603 году тюменский воевода сообщил, что отношения между старшими сыновьями Кучума далеки от братской любви. Алей, претендовавший на титул сибирского хана, кочевал отдельно от царевичей Каная и Азима. Причем «лучшие люди» Алея перебежали от него к братьям и «Алея царем не хотят зватв, потому что мати его роду невеликого, а хотят назвать царем Каная». Разногласия между царевичами играли на руку воеводам. С другой стороны, независимая друг от друга политика Кучумовичей держала ясачное и русское население пограничья под постоянной угрозой набегов. И если, например, уфимский воевода с почетом принимал в 1601 году царевича Ишима, ехавшего в Москву с ознакомительными целями («видеть государево жалованье»), то в Тюмени ожидали враждебных действий со стороны Алея.
Претендовали ли потомки Кучума на утраченное отцом наследство? Возможно, но вот реальных сил вернуть его у них не было. Кочевые юрты отдельных царевичей редко превышали одну-две сотни мужчин. И тем не менее в течение полувека Кучумовичи являлись серьезным дестабилизирующим фактором на южных границах от Уфы до Томска. Передвижения и намерения беспокойных царевичей постоянно отражались в переписке воевод пограничных городов. И потому рефреном жизни западносибирского фронтира слышатся слова тюменских воевод, которые на вопрос своего туринского коллеги, ожидать ли набега Алея, ответили так: «И то, господине, кому мочно ведате, чаять ли Алеева приходу или не чаять. Как, господине, без опасу жите, всегда надобе береженье».
В своей антирусской политике Кучумовичи старались — и небезуспешно — использовать военные силы ногаев и калмыков. Отдельные ногайские мурзы и беки, несмотря на отдаленность кочевий, время от времени участвовали в грабительских набегах царевичей. Но более серьезной опасностью стали калмыки, прикочевавшие к южным границам Западной Сибири в конце XVI века. Их присутствие тут же почувствовали западносибирские татары и башкиры, у которых калмыки захватывали пастбища, пленных, имущество и скот.
К 1616 году Алей все же попал в русский плен, был пожалован поместьем в Ярославле, где жил, сохраняя титул «царя сибирского», до начала царствования Алексея Михайловича. Среди «бродячих царевичей» (по выражению одного источника XVII века) старшим остался Ишим. Но и он начал склоняться к мысли о принятии русского подданства и в 1616 году обратился с соответствующей просьбой в Москву. Через год тобольские служилые люди отыскали Ишима в степях, чтобы вручить царскую грамоту с благосклонным ответом. Но за это время Ишим успел жениться на дочери калмыцкого тайши, заручиться его поддержкой и вместе с калмыками «повоевать Уфинские волости и людей поймать в полон многих». Причину враждебных действий он объяснил так: «Тех волостей люди его холопи, и он их для того и воевал. Да и вперед ему уфинские и сибирских городов волости и люди воевате». За высокомерным заявлением царевича проглядывает явная надежда вернуть под свою власть бывших подданных сибирского хана, добавив к ним и башкир. Речь шла в первую очередь о тюркоязычном населении Западной Сибири, известном под собирательным именем сибирских татар.
С началом присоединения Сибири татарское население разделилось на две категории. Первую — меньшую числом — составили «юртовские служилые татары», не платившие дань. Под этим названием скрывались «мурзы, мурзичи и князцы», татарская племенная и военная знать, довольно легко перешедшая на службу московскому государю при первых поражениях Кучума. Вассальная «неверность» татарской знати объясняется легко. Достаточно вспомнить, что сам Кучум был пришельцем и только после длительной борьбы захватил власть в Сибирском юрте. Уже в 1598 году, во время последнего похода на Кучума, воевода А. Воейков настолько доверял служилым татарам, что поручил отдельную операцию отряду, составленному из 40 казаков и 60 татар. Служилые татары в XVII веке имелись в составе гарнизонов Тобольска, Тюмени и Тары; в 1630 году их насчитывалось 378 человек, в конце века — 429. Вторая категория — татары ясачные, платившие дань.
Призывы Кучумовичей к татарскому населению Западной Сибири встать на их сторону редко достигали успеха. В то же время слухи о «шатости и измене» среди татар постоянно не давали покоя русской администрации. Любопытен случай, когда в противоположных лагерях оказались родные братья. В 1605 году ясачный татарин Бекбаклуй Барашев сообщил тюменскому воеводе об измене брата Янгузы, который, оказывается, был лазутчиком Алея и агитировал жителей Терсяцкой волости отъехать в кочевья царевича. Доносить на родного брата, конечно, нехорошо. Но Янгуза и его сообщник заманили сначала Бекбаклуя на звериные промыслы, ограбили, связали, а затем уже поведали о своей шпионской деятельности. Хитрый Бекбаклуй пообещал забрать семью и примкнуть к Алею, а сам прямиком отправился к тюменским властям. Возможно, он обиделся на брата, а возможно, его не прельстила перспектива опасной для небольших объединений кочевников жизни в степях.
Конечно, случаи бегства отдельных татарских родов и даже целых волостей от русского подданства имели место, в чем была виновата в первую очередь воеводская администрация и представлявшие ее служилые люди (их страсть к наживе за счет инородческого населения, увы, хорошо известна). Но далеко не всем нравилась и «вольная» жизнь под властью наследников Кучума. В 1628 году великому государю изменили татары пограничного Тарского уезда: около 400 человек отдались под покровительство Аблая Ишимовича, который в союзе с калмыками начал против Тары военные действия. Но уже через два года русским властям стало известно, что рядовой состав «изменников» недоволен как Аблаем, так и калмыками и постепенно возвращается на прежние места. К середине века симпатии тарских татар стали еще определенней. В своей челобитной, отправленной в Москву, они жаловались на набеги калмыков, просили предпринять ответные меры и уверяли, что «они-де, твои государевы ясачные татарове… за тебя, государя, готовы головы свои положите, а нежели им бите с женами своими и с детьми в неволе у калмыцких людей». К аналогичным выводам пришли вскоре и башкиры, часть которых во время знаменитого башкирского восстания 1662-1664 годов нашла новых сюзеренов в лице калмыцких тайшей и связанного с ними царевича Кучука (сына Аблая).
Башкирское восстание стало для принявших в нем участие Кучумовичей последней надеждой на возрождение Сибирского ханства. Помимо разжигания антирусских настроений среди башкир Кучумовичи пытались поднять на восстание зауральское ясачное население — татар, хантов и манси. Во время общего выступления летом 1663 года планировалось захватить города и перебить их гарнизоны. Претендент на престол (видимо, Девлет-Гирей) намеревался править «всей Сибирью» из Тобольска. Все это было известно ясачному ханту А. Конжикову, что удостоверяют факты «подрывной» деятельности агентов царевичей. И когда в 1662 году башкиры начали войну против зауральских слобод, к ним присоединились местные татары и манси. Видимо, даже мирная деятельность русского населения по земледельческому освоению края не могла не ущемлять интересы народов, которые до прихода русского крестьянина распоряжались землей в соответствии со своими хозяйственными традициями. И детому во время восстания запылали в первую очередь крестьянские дворы и слабо защищенные сельские слободы.
Активное строительство слобод в Зауралье и «сползание» крестьянской колонизации к югу началось с середины 20-х годов XVII века. И почти сразу же начались набеги на крестьянские поселения. Например, в 1634 году два Кучумовича со «многими калмыцкими людьми» совершили рейд под Тюмень и «пошед от города похвалялись приходите на слободы войною». Архивные материалы сохранили сведения о нехитрой организации обороны слобод и острогов. Из сибирских центров каждый год посылались посменно по 20-30 казаков и стрельцов в крупные поселения. На постоянное жительство в мелкие слободы и острожки пробирались так называемые беломестные казаки. Воеводы были вынуждены вооружать даже пашенных крестьян.
Единственной защитой для крестьян служили слободские острожки — небольшие деревянно-земляные укрепления со стенами. Ставились они, как правило, вокруг государевых житниц и церквей. Вот выдержка из документа 1666 года, автором которого был стрелецкий десятник, один из защитников Арамашевского острога: «А с полуденную сторону поставлена городовая стена в логу низко, и с поля воинским людям в остроге видать всех людей до одного человека… А подле стены гора высокая, от острогу до горы сажен только с 15. А как воинские люди учнут приступать, и с тое горы стрелы дойдут середи острогу, или телегу с огнем под стену пустят, нарядя, и от огня стену отнять будет нельзя, потому что татаровя будут на горе высоко».
Военные действия между оседлой Русью и ее степными соседями велись по отработанному веками сценарию: кочевники совершали набеги летом, а русские отряды шли в степь ранней весной, когда кочевая сила была наиболее ослаблена и рассредоточена. Приведем отрывок из документа, почти не изменяя его стиль. События относятся к 1664 году.
«…26 апреля. Ездили на свою старую разоренную заимку 7 крестьян. Наехали на них 20 татар, случился бой, 4-х крестьян убили, а 3 прибежали в Невьянский острог.
8 мая. Прибежал в Мрбитскую слободу крестьянин В. Михеев, привез убитого сына Никиту. Был сын в лесу, дрова сек, когда наехали на него трое татар.
11 мая. Наехали татары на 3-х ирбитских крестьян, начали их стрелять. Двое крестьян были на конях, но без оружия, и они от тех татар убежали в деревню. А Сергушка Суслов был с луком, без лошади, и он, бегучи, от татар отстреливался и, ранен, забежал в болото. В ту же пору набежали из деревни крестьяне, выручили его.
14 июня. Приезжали к Пышминской слободе татары, две деревни погромили, рогатый скот и овец, прикололи да ‘ристрелили, последних коней отогнали.
15 июня. Приехали в деревню к В. Завьялову 10 человек татар и сожгли 4 двора. А люди той деревни сбежались в один двор и сидят в осаде…»
Было бы несправедливо утверждать, что страдающей оказывалась исключительно русская сторона. Русские отряды также громили кочевья царевичей и калмыков. Например, в 1607 году при нападении на ставку Алея в плен попала его жена и дети, которых он в течение двух дней безуспешно пытался отбить. В 1661 году тобольский отряд разбил Девлет-Гирея, едва не попавшего в плен. Жестокостью отличался карательный поход 1664 года на зауральских башкир.
Не хотелось бы заканчивать статью «воинственной» темой. История — это множественность истин, и важнее не «притирать» их друг к другу задним числом, а попытаться понять, как они возникали, когда и для кого представляли ценность. Понимание — уже важный шаг к сознанию, ориентированному на компромиссное человеческое общение любого уровня.
А что же Кучумовичи? Честно говоря, судьба потомков Кучума интересовала нас только как фрагмент российской истории, связанный с первыми десятилетиями освоения Западной Сибири. Безусловно, при ином подходе — востоковедческом или историко-генеалогическом — беспокойные царевичи имеют право на большее внимание.
Евгений Вершинин,
кандидат исторических наук
