Варяго-русский вопрос

«Варяго-русский вопрос», «варяжский вопрос», «норманнская проблема», «норманнская теория» — все эти слова определяют один из остро-полемических узлов русской исторической памяти. Мы уже обращались к этой теме и видели, что нередко ложно понятый императив патриотизма заставляет людей выносить в общественное пространство спор, который длится в науке уже пару столетий. И чем дальше он идет, тем сильнее видно, что вынесение спора за рамки науки приводит к недопустимой вульгаризации и искажает действительность.

Норманнисты и антинорманнисты — как возник спор?

Кто такие «норманнисты», «антинорманнисты», «неонорманнисты» и «неоантинорманнисты»? Возник этот спор в XVIII веке в Петербургской Академии наук, куда были приглашены для работы академики-немцы Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер и А.Л. Шлёцер, варяжский вопрос на всех этапах своего существования вдруг оказался связанным со жгучими политическими и национальными проблемами. М.А. Алпатов так описывает возникновение норманнской теории: «Тени двух соотечественников – Рюрика и Карла XII – витали над теми, на чьих глазах рождался этот вопрос. Полтавская виктория сокрушила амбиции шведских завоевателей времен Карла XII, норманнская теория, возводившая русскую государственность к Рюрику, наносила удар по национальным амбициям русских с исторического фланга. Это был идейный реванш за Полтаву. Покрытый пылью веков древний сказ о варягах обрел новую жизнь, стал острейшим современным сюжетом. […]

Он возник как антирусское явление, и возник не в сфере науки, а в области политики. Человеком, который произвел первый «выстрел» в этой баталии, был Байер». Но Алпатов излишне политизирует и тоже искажает картину. В трудах академиков-немцев на самом деле видно подлинно академическое отношение к древнейшей русской истории, основанное на изучении источников. А ведь, как это четко сформулировал сам Алпатов, «главный письменный источник, на котором держится вся средневековая история Руси, – «Повесть временных лет» – решает вопрос положительно, – варяжский князь Рюрик аттестован как создатель русского государства, и на протяжении столетий – вплоть до Татищева – это считалось непреложной истиной».

Немало было сделано попыток представить цельную картину этой научной борьбы, но несомненно лучшим остается до сих пор обзор В.А.Мошина, опубликованный в 1931 г. в пражском журнале «Slavia». Мошин пишет, что представители первого направления сходятся в вопросе о скандинавском происхождении руси, но расходятся:

1. В вопросе о древнейшей родине «руси»:

а) большинство норманистов признают летописную традицию истинной и ищут родину призванной руси в приморской шведской области Упланде;
б) другие полагают, что русь – норманское племя, которое задолго до 860-го года переселилось на южный берег Ладожского озера и отсюда было позвано славянами;
в) третьи примыкают ко вторым, но местом первоначального поселения норманов в Восточной Европе считают берега Немана или Западной Двины;
г) четвертые помещали первых норманских пришельцев на среднюю Волгу;
д) пятые предполагали, что Рюрик и его братья были потомками скандинавов, которые задержались на континенте после переселения их родичей на Скандинавский полуостров;
е) шестые утверждают, что норманы являлись в Восточной Европе в несколько приемов, как отдельные колонизационные валы, в разное время и из разных краев;
ж) седьмые рассматривают появление норманов в России как длительный и широкий процесс норманской колонизации, распространявшийся из Скандинавии по всей Восточной Европе ее речными путями.

2. В вопросе о способе основания русского государства:

а) одни верят в призвание,
б) другие считают руссов завоевателями славянских племен.

3. В вопросе о хронологии:

а) одни верят летописи,
б) другие предполагают более раннее время появления руси в Восточной Европе.

4. И, наконец, расходятся в лингвистическом толковании имен «русь» и «варяги».

Много больше несогласий существует между антинорманистами:

1. Одни, отвергая вообще всякую историческую ценность летописной традиции, считают русь автохтонным славянским народом южной России.
2. Другие точно также считают русь славянами, но, уважая авторитет летописца, допускают возможность призвания и под призванными варягами разумеют балтийских славян.
3. Третьи видят в руси – финнов с Волги.
4. Четвертые – финнов из Финляндии.
5. Пятые выводят русское имя от литовцев.
6. Шестые – от мадьяр.
7. Седьмые – от хазар.
8. Восьмые – от готов.
9. Девятые – от грузин.
10. Десятые – от иранцев.
11. Одиннадцатые – от яфетидов.
12. Двенадцатые – от какого-то неизвестного племени.
13. Тринадцатые – от кельтов.
14. Четырнадцатые – от евреев.

«И вполне возможно, что вскоре нам придется читать о происхождении руси с острова Родос, из Родезии, или, может быть, и с Соломоновых островов», писал Мошин. И он был недалек от истины — в наше время распространяются и такие концепции.

Итак, проблема поставлена, общественно-значимые обертоны также выяснились. Обозначилась полярность.

Ложная альтернатива

Вся эта научная и околонаучная борьба явилась в известной мере тормозом в изучении подлинного характера русско-скандинавских связей периода формирования древнерусского государства. Еще в 1939 г. Е.А.Рыдзевская высказывалась о необходимости преодоления самой противоположности норманнизма и антинорманнизма. Она полагала, что

Можно, впрочем, заметить, что социальная рефлексия почти всегда отстает от научной.

В постепенное формирование нового подхода к варяжской проблеме в отечественной науке огромный вклад внес В.Т.Пашуто, ученый, чей анализ письменных источников (тех, на которых сформировался норманнизм) позволил выработать тот взгляд на роль варягов в образовании Древнерусского государства, которого придерживается на сегодняшний день большинство исследователей: «Взгляд на Древнюю Русь как этнически неоднородное государство, выросшее из конфедерации земель-княжений, возглавляемых славянской знатью, дает возможность более точно оценить отношения Древнерусского государства со странами Северной Европы. […] Источники свидетельствуют о деятельности норманнских выходцев на Руси сперва (до X в.) как о неудачливых враждебных «находниках». Затем в качестве наемников-князей, воинов, купцов, дипломатов они сыграли некоторую роль в строительстве славянской знатью огромного и многоязычного Древнерусского государства».

Пашуто признает объединение Руси под властью князей варяжской династии, но указывает, что до этого объединения Русь представляла собой конфедерацию 14 княжений, выросших на землях бывших племен. Наличие такого рода княжений отмечено не только в Древней Руси, а также и у поморских славян, пруссов, литовцев, латышей и эстонцев. Эти княжения и их союзы могли погибнуть в результате внешнего завоевания (как в Пруссии, Эстонии, Латвии); могли отразить внешнее завоевание и объединиться в самостоятельное государство во главе с князьями собственной династии (как в Литве), либо пригласив князя извне (как на Руси). Но использование иноземных институтов в этом процессе объединения княжений имеет, по мнению Пашуто, второстепенное и подчиненное значение.

По мнению Л. Клейна и его учеников, славяно-варяжские отношения в IX-X веках были значительно более сложными и охватывали различные стороны жизни восточноевропейских племен: это и торговля с Востоком и Западом, и совместные военные походы, и развитие ремесла, и внутренняя торговля. Авторы справедливо подчеркивают, что изучение в первую очередь этих отношений позволит по-настоящему понять важные процессы, связанные с образованием Древнерусского государства.

Со времени выхода этой статьи прошло двадцать пять лет. Но не прекращаются дальнейшие выявление и систематизация «норманнских древностей» на древнерусской территории. Находки и комплексы скандинавского происхождения обнаруживаются в сложных по составу могильниках Ярославского Поволжья, Юго-Восточного Приладожья, Верхнего Поднепровья. Систематическому исследованию подвергаются и основные летописные центры, относящиеся к «варяжской проблеме», – Ладога, Рюриково городище под Новгородом, Новгород, Изборск, Белоозеро, Ростов, Полоцк. Варяжское присутствие на древнерусской территории делается все более очевидным. Но при этом

Как бы это нас ни удивляло, первые сводки «норманнских древностей Руси» сделаны не нашими учеными, а, так сказать, «сторонним наблюдателем» – норвежской исследовательницей Анне Стальсберг. В последние годы классификация различных типов скандинавских предметов, найденных на территории Древней Руси, проведена шведским археологом Ингмаром Янссоном. Вообще систематизация категорий и классов находок является необходимым условием объективного анализа русско-скандинавских отношений, основанного на археологическом материале. На сегодняшний день такая работа проделана по русским кладам IX-XIII веков, по древнерусскому оружию, по отдельным категориям ювелирного и косторезного ремесла. Систематизирован и нумизматический материал, и вот, что получается.

Археологиический прорыв и письменные источники

Географическое распределение скандинавских находок оказывается весьма показательным. Оно говорит об особом значении для русско-скандинавских отношений водных путей, пересекавших Восточную Европу. Как выясняется, наиболее ранние международные торговые связи установились по Волжскому пути, связавшему и славян и скандинавов со странами Средней Азии и Переднего Востока. Первоначально вся система восточноевропейских водных путей была ориентирована на Волгу.

Возникший как внутригосударственная магистраль, меридиональный Волховско-Днепровский путь ко второй половине X века приобрел важное международное значение. Именно он известен как путь «из варяг в греки».

Хронология «норманнских древностей» позволяет уточнить разрабатываемую в последние годы периодизацию русско-скандинавских отношений IX-XI веков. Весьма важно принципиальное совпадение в этом вопросе выводов разных исследователей. Так, предложенная Е.А.Мельниковой и В.Я.Петрухиным хронологическая схема вполне согласуется с более дробной шкалой Г.С.Лебедева, учитывающей изменения русско-скандинавского взаимодействия в каждые 25-30 лет.

В рамках первого периода (до середины IX века) выделяются следующие этапы: 750—830-е годы (первые контакты варягов со славянами), 840-850-е годы (обострение отношений, «изгнание варягов»). Второй период, со второй половины IX по первую половину X века, включает такие этапы: 860—880-е годы («призвание князей», стабилизация отношений с викингами в Верхней Руси, сложение системы международных путей), 880-910-е годы (участие варягов в объединении Древнерусского государства), 910-950-е годы (постепенная ассимиляция варягов, использование временных наемных контингентов скандинавских воинов). Третий период, середина – вторая половина X века, консолидация раннефеодальной государственности как в Древней Руси, так и в скандинавских странах: 960—970-е годы (перестройка системы путей, упадок Волжской магистрали после походов Святослава, возрастание роли Днепровского пути, полностью контролируемого Древнерусским государством). Четвертый период, конец X – первая половина XI века включает этапы: 980—1016-е годы (военное наемничество, династические связи), 1016-1054 годы (связи приобретают характер межгосударственных отношений средневековья). Как всякие схемы, обе приведенные мною хронологические таблицы достаточно условны, но все же за ними стоят факты и с их помощью реконструируемая историками картина делается более конкретной.

По мере того, как археология умножает свои данные, количество постепенно переходит в качество, и археологический материал дает возможность ставить и решать новые задачи. В то же время письменные источники, по мере усовершенствования методики их анализа, удается прочитывать по-новому, и это позволяет выявлять содержащуюся в них действительную информацию.

Наиболее показателен в этой связи пересмотр летописной «легенды о призвании варягов». После работ А.А.Шахматова, показавшего, что легенда о призвании – искусственная поздняя вставка, полная домыслов, некоторые исследователи отказались видеть в ней отражение каких бы то ни было реальных фактов. Но не все. Иные, как М.Н.Покровский, полагали, что «всего безопаснее» придерживаться текста летописи. Легенда тем самым превращалась в исторически достоверное известие. Так, А.Н. Кирпичников, И.В. Дубов и Г.С. Лебедев «призвание Рюрика» рассматривают как продуманную акцию, позволявшую урегулировать отношения в масштабах всей Балтики, да и самого Рюрика отождествляют с мелким датским конунгом Рюриком Ютландским, следуя фантастической гипотезе полуторавековой давности Фр. Крузе.

И все же пересмотр легенды в сравнительно-историческом аспекте и в контексте раннесредневековой дипломатии позволяет установить историческую основу отдельных ее элементов. Еще В.Т. Пашуто отметил вероятную достоверность той части легенды, которая содержит древнерусскую правовую лексику – «ряд» и «право», – отражающую условия, на которых был приглашен на княжение скандинавский конунг.

Е.А.Мельникова и В.Я.Петрухин, анализируя сообщения «Повести временных лет» о договорах Руси, о регулировании отношений с варягами, а также сопоставляя практику договоров со скандинавскими конунгами в Англии и Франции, пришли к заключению о реальности «ряда» варяжской легенды. По их мнению, он дошел до составителя «Повести временных лет» в устной традиции. Обращение летописца к легенде о призвании соответствовало задачам раннеисторического описания.

«Ряд» также должен был включать условия содержания и обеспечения варягов, князя и его дружины. Истоки «ряда» варяжской легенды прослеживаются в древнерусской вечевой практике.

Вопрос об именах и названиях

Активно ведутся в последние годы языковедческие исследования, связанные с «норманнской проблемой». Так, изучен вопрос о вероятных древнешведских лексических заимствованиях из древнерусского языка. Удалось установить их немногочисленность, а также связь с дружинным бытом и торговыми отношениями. Подвергнута анализу скандинавская топонимия Древней Руси. Выясняено, что топонимы, сохранившиеся в памятниках древнескандинавской письменности и относящиеся к древнерусским городам, ориентированы на фонетический облик географических самоназваний.

Как кажется, находит убедительное разрешение и вопрос о названии «русь». Частный, относящийся к области исторической этнонимики, он больше двух столетий включался в качестве одного из центральных в широкую проблему происхождения Древнерусского государства, а иногда и подменял ее. Серия работ Е.А.Мельниковой и В.Я.Петрухина в значительной мере проясняет этот сложный вопрос.

Ими также прослежена его эволюция от этносоциального термина, служащего для обозначения скандинавов, – через наименование полиэтничных великокняжеских дружин периода формирования Древнерусского государства – к названию древнерусской раннесредневековой народности.

Термин «русь» без сомнения претерпел определенную трансформацию, следы этого видны в самой ПВЛ. В космографическом введении к ПВЛ, где говорится о разделении земли между сыновьями Ноя, русь принадлежит к наделу Иафета, среди скандинавских племен «варязи», «свеи», норманны и русь. Это явно скандинавы. В другом месте (год 898), где автор будет говорить о народах, принявших славянскую письменность, он уже упомянет русь среди них (мораване, чехи, ляхи, поляне, которых мы именуем русами…). Это уже славянская «русь».

Русские историки к настоящему времени приняли довольно сложную схему развития этого слова предложенную Еленой Мельниковой и Владимиром Петрухиным. Слово «русь» возникло, по их мнению, рано (в середине восьмого века) в зоне контактов славянских, финских и скандинавских народов. Оно развилось из (1) термина с преобладанием этнического смысла, служившего для обозначения скандинавских (шведских) гребцов (купцов и воинов), далее через (2) этнический и социальный термин, обозначающий скандинавский отряд (дружину) Рюрика и Олега, первых правителей Северной Руси, и далее через (3) социальный термин, определяющий полиэтнической свитой киевских князей, к (4) названию древнерусского государства, и, соответственно, (5) названию древнерусских средневековых людей.

Скандинавы (если быть более точным, шведы), призванные народами северо-запада Руси, назывались «русь» но летописец помещает эту Русь среди других групп народов называемых варязи (множественное число от «варяг»).

В ПВЛ варяги сначала были врагами «руси», а затем они стали дружиной князя Игоря, в 941 г., когда князь «послал гонцов за многими варягами за море, приглашая их, чтобы напасть на греков». До этого момента ПВЛ последовательно отождествляет варягов с русью. Первоначальное значение слова «варяг» определяется как «воин по обету, связанный клятвой» (от древне-норв. várar «залог, клятва, гарантия»). По мнению Мельниковой и Петрухина, термин возник не в Скандинавии или Византии, но в скандинавской среде Древней Руси. Игорь заключил договор со своими наемниками, определяющий условия их службы, что и вызвало к жизни их самоназвание.

Название «варяги» обозначало скандинавских наемников (которые отличались от «руси», княжеской дружины), и было применяемо для всех «заморских» скандинавов.
В Византии оно служило сначала в качестве обозначения знаменитой варяжской гвардии императора, но постепенно термин стал названием для всех скандинавских наемников на службе у императора.

via